Улица братьев Лизюковых в Гомеле

Филолог, берущийся судить об исторических фигурах Великой Отечественной, вряд ли избежит напоми­нания о том, что мысль народная созида­тельна в исконном триединстве с мыслью семейной и мыслью исторической, о чём ге­ний Льва Толстого поведал человечеству в «Войне и мире». Вот и сейчас классика, вос­производя эмоциональное сопереживание её вечным урокам в обстоятельствах семей­ного предания, не спешит причислить его героев к персонажам ушедшей эпохи, хотя у каждого из них могут быть Тулон, Шенграбен, Аустерлиц и Бородино. Как были они у трёх братьев-героев: Евгения, Александра и Петра — сыновей гомельского учителя Ильи Устиновича Лизюкова. Все трое пали смер­тью храбрых в сражениях Великой Отечест­венной войны. Двум братьям, Александру и Петру, было присвоено звание Героя Совет­ского Союза. Жертвенный подвиг героев увековечен в мемуарах К.К. Рокоссовского, А.М. Василевского, К.Ф. Телегина, М.Е. Ка­тукова, П.П. Вершигоры, прозе и публицис­тике Александра Кривицкого, Константина Симонова, Юрия Жукова, Ивана Стаднюка, Давида Ортенберга и многих других. Для автора мера приближения к ним тоже оп­ределена судьбой, которая подарила ему право назвать героев-гомельчан своими дедами — двоюродными братьями бабуш­ки Лидии Афанасьевны Лизюковой. В семье её родителей — Афанасия Устиновича и Варвары Терентьевны Лизюковых — Алек­сандр и Пётр воспитывались после кончи­ны их матушки. Мачеха вынудила приёмных сыновей уйти из отчего дома к дяде. Тем не менее, братья навсегда сохранили любовь к его семье, построив для сестры в Гомеле дом, в котором эти строки и пишутся…

Однако годы безжалостны. Время лич­ной памяти уходит. Новое поколение, для которого, по грустному предсказанию Льва Аннинского, «танки Гудериана во мгле времён станут в конце концов чем-то вро­де слонов Ганнибала»¹, нуждается в памяти исторической и свидетельствах бесспор­ных. Им слово…

Старший брат Евгений Ильич Лизюков (1899-1944) — кадровый военный. В 1917 году он первым из братьев ушёл в Красную гвардию и по окончании Граж­данской войны продолжал служить в Красной армии. Не совладав с горячим темпераментом, Евгений в начале 1930-х оставил службу и получил мирную специ­альность в Московском институте цвет­ных металлов и золота. В первый же день войны старший лейтенант Лизюков доб­ровольцем ушёл на фронт и вскоре был ранен, но советскому тылу после ранения предпочёл другой. Летом 1942-го он был переброшен на территорию оккупирован­ной Белоруссии, в тыл врага. В Минском партизанском соединении Евгений Ильич командовал сначала ротой, а затем отря­дами имени Дзержинского и Молотова.

Яркие эпизоды его партизанской био­графии, записанные у боевых соратников Лизюкова сотрудником Гомельского крае­ведческого музея Н. С. Царьковым, пора­жали невероятной личной храбростью и удачливостью командира, который своими стремительными (из кавалерийского про­шлого?) манёврами ставил в тупик пре­восходящие силы немцев и полицейских гарнизонов, выходил невредимым из ру­копашных схваток, сеял панику непредска­зуемыми решениями: например, ночными атаками в сопровождении созданного Лизюковым партизанского оркестра². Толс­товскую дубину народной войны, которой неизвестен военный политес, Евгений Ильич держал в своих руках уверенно. Удача отвернулась от него только однажды — тогда, когда счастье возвращения к мирной жизни начинало улыбаться всей Беларуси. Направляясь на знаменитый партизанский парад в освобождённый Минск, отряд Лизюкова-старшего 7 июля 1944 года вступил в бой с бродячей немецкой частью, в кото­ром его командир погиб…

Несомненно, самым знаменитым из трёх братьев был Александр Ильич (1900-1942), уже в Гражданскую командовавший броне­поездом. К началу Великой Отечественной в его послужном списке были Военная акаде­мия имени Фрунзе, командование танковой бригадой имени Кирова Ленинградского военного округа, преподавательская работа в Военной академии механизации и мотори­зации РККА. Был феерически-стремительный (по восторженным отзывам очевидцев) проезд в открытой башне командирского танка по вдруг опустевшей Красной площа­ди на параде 1936 года, по которой один-единственный танк пронёсся «метеором», «сгустком энергии, спрессованным в лёгкий серый параллелограмм»³.

Кому многое дано — с того много и спросится. Для Лизюкова «спрос» 1930-х годов будет жесток и несправед­лив. В 1938-м его, командира танковой бригады, арестуют по ложному обвинению в участии в антисоветском заговоре и вре­дительской деятельности, направленной на подрыв боевой мощи РККА. Не стреми­тельность «метеора», не «сгусток энергии» узрят дознаватели в методах опального комбрига, а вредительство «путём прове­дения так называемых «эксперименталь­ных» прыжков через препятствия». К тому же давнее знакомство с Тухачевским, под началом которого Лизюков воевал в Граж­данскую, станет явным отягчающим обсто­ятельством. В декабре 1939 года трибунал Ленинградского военного округа Алексан­дра Ильича оправдает, оставив за его пле­чами долгие месяцы тюремного заточения, в том числе больше года — в одиночной камере НКВД. Впереди у Лизюкова будут свои Тулон и Бородино. Будет и небо Аус­терлица, недостижимо-далёкое, как веч­ность, разделившая литературного героя и того, кто в реальной человеческой судьбе бредёт по его стопам…

Отправившись вместе с 16-летним сыном Юрием к новому месту службы, в Минск, Ли­зюков примет свой первый бой с врагом под Борисовом на Березине, где из беспо­рядочно отступавших бойцов и командиров 26 июня 1941-го организует боеспособное войско, которое почти две недели будет удерживать переправу до выхода основных сил из окружения. Свидетелем этого подви­га полковника Лизюкова станет Констан­тин Симонов, попутчик Александра Ильича и его сына в поезде. Именно Лизюкова и сражение на Березине Симонов вспомнит в очерке «Июнь — декабрь» (1941), напи­санном по горячим следам исторического разгрома гитлеровцев под Москвой. За умелое руководство боевыми действиями войск в районе Борисова и за личный ге­роизм Лизюкову, представленному к орде­ну Красного Знамени, 5 августа 1941 года отдельным Указом Президиума Верховного Совета было присвоено звание Героя Со­ветского Союза. Роман Симонова «Живые и мёртвые» добавит подробностей ожес­точённого ратного стояния на Березине и, в частности, эпизод с организацией «полков­ником, лысым танкистом с орденом Ленина, ехавшим из Москвы»⁴, временной тройки для установления личностей окруженцев, куда и приглашён «как интеллигентный человек» симоновский герой-журналист: протоколировать безжалостную правду первых безутешных дней войны …

Тем более поучительна брошюра самого Лизюкова «Что надо знать воину Красной армии о боевых приёмах немцев». Напи­санная в 1941 году, она отдаёт дань лите­ратурным пристрастиям автора, который писал стихи, владел несколькими языками. Это не служебный циркуляр, но добротная проза. Точность и цепкость взгляда выдают в авторе бывалого и удачливого добытчи­ка (охота была одним из самых любимых увлечений Лизюкова). Только в прорези прицела — вражеские «Автоматчики», «Ми­номёты», «Артиллерия», «Танковые ежи» и «Танковые группы», «Авиация» («дичь», ко­торую надо бить «с поводкой»), И сойдутся с ними в поединке «Истребительные отряды», а«Борьба наших танков станками противни­ка» поднимет на уровень боевого мастерства не одно лишь умение не перенапрягать «ра­боту мотора и нагрузку на систему трансмис­сий» при входе в окоп и выходе из него, но и психологическую устойчивость советских танкистов перед тактическими уловками и приманками врага («заманивание в засаду», «обходные и охватывающие удары»⁵).

Простота и образность слога, сугубая практичность советов, выстраданных в горечи обидных поражений и воодушев­лении первых удач, складывались в новую «Науку побеждать». Требовательное и глу­бокое осмысление собственного полковод­ческого опыта навсегда избавляло творцов новых побед от пафоса воображаемых викторий и иронически отзывалось им в жанровой сценке, с озорством разыг­ранной Лизюковым в беседе с военкором Кривицким и сохраняющей картинную сти­листику стародавних баталий: «Посмотрит Черчилль в подзорную трубу через пролив и спросит: «А кто это там на берегу стоит, такой невысокий, лысоватый, но в общем ничего, видный из себя генерал?» «Так это же генерал Лизюков, сэр. Он самый, сэр. Неужели не узнаёте, сэр?»⁶

Между тем путь Лизюкова к новым ко­мандным высотам после Борисова проле­гал через Соловьёвскую переправу у Смо­ленска. В сущем пекле, о котором спустя годы после Победы с содроганием будут вспоминать фронтовики, сводный отряд полковника — военного коменданта пере­правы — под непрерывным артиллерий­ским и авиационным огнём будет удержи­вать участок фронта между Соловьёво и Ратчино, самоотверженно отражая неисто­вые попытки гитлеровцев завладеть этими переправами и сомкнуть кольцо окруже­ния войск, сражавшихся под Смоленском. Рокоссовский, назначенный командиром подвижной группы на смоленском рубеже и «по логике событий» подчинивший отряд Лизюкова, блестяще характеризовал его командира: «Смелость Александра Ильича была безгранична, умение маневрировать малыми силами — на высоте»⁷. Личный героизм и находчивость командира в гуще боя могли быть сопоставимы с решающим стратегическим поворотом событий. Его, наверное, трудно разглядеть в неожидан­ном предложении Лизюкова построить на Соловьёвской переправе подводный мост из автомашин ЗИС-5 со сбитыми для маски­ровки кабинами, чтобы обмануть фашист­скую авиацию (свидетельства участников тех боёв⁸). Однако с иных, штабных высот, да к тому же вражеских, эта деталь, ко­торая имеет отношение к единственной сохранившейся на начало августа нашей переправе под Смоленском, в числе про­чих выглядит камушком под колесом самой Истории. Не он ли мешал ей набрать губи­тельный для нас ход, что с раздражением отмечал в «Военном дневнике» начальник генерального штаба сухопутных войск Гер­мании Гальдер: «2 августа 1941 года. 42-й день войны… К сожалению, окружённому у Смоленска противнику удалось открыть себе выход на восток.

3 августа 1941 года. 43-й день вой­ны… Необходимо, чтобы переправа через Днепр, по которой противник выводит свои войска из кольца окружения, посто­янно находилась под воздействием нашей авиации и артиллерии…

6 августа 1941 года. 46-й день войны… Следует принять во внимание… умение русских скрытно наводить переправы че­рез реки»⁹.

Опыт, тактическая выучка и личная храбрость Лизюкова позволят доверить ему командование 1-й Московской мо­тострелковой дивизией с конца августа по конец ноября 1941-го. Эти три месяца вместят в себя успешный отвлекающий контрудар под Ярцевом во время боёв на Ельнинском выступе, когда рождалась советская гвардия (в сентябре дивизия Лизюкова станет гвардейской); сентябрь­ское поражение Гудериана под Сумами, где легендарный Вершигора впервые уви­дел, «как бегают немцы»¹⁰, и тяжелейшие бои за Наро-Фоминск, неудача в которых открывала бы врагу путь на Москву.

Лизюков не дрогнул. Отозванный в но­ябре из дивизии, он возглавил оператив­ную группу, развёрнутую вскоре в 20-ю ар­мию, заместителем командующего которой был назначен. Командовал армией генерал Власов, хотя командовал ли?..

Современным летописцам Великой Отечественной известна эта история. В частности, укажем на статью П. Пальчи­кова «Два лика генерала Власова» в жур­нале «Москва» (2007. № 5), в которой автор, опираясь на документы, напоминает о выходе Власова из Киевского котла осенью 1941-го под видом крестьянина, с козой на привязи и серьёзным воспалением средне­го уха в придачу. Болезнь препятствовала появлению командарма на КП вплоть до 21 декабря, когда исход противоборства был предрешён. Лавры спасителя Москвы, которыми был увенчан Власов, Пальчиков считает незаслуженными: не участвовал в развёртывании армии, не подписывал опе­ративных документов и за это был раскри­тикован Г. К. Жуковым, но 6 января 1942 года за «умелое руководство 20-й армией и успешно проведённую операцию по осво­бождению Волоколамска и Солнечногорс­ка» получил звание генерал-лейтенанта и орден Ленина. Неоспорим весомый вклад 20-й армии в разгром гитлеровцев на Сол­нечногорско-Волоколамском направлении. Но вот роль действующего заместителя ко­мандарма в руководстве армией, а значит, и спасении Москвы, недооценена и должным образом не изучена. Пальчиков сетует, что «основная слава победителя тогда доста­лась не Сандалову (начальнику штаба 20-й армии, которого, к счастью, судьба хранила все годы войны. — И. А.), а Власову»¹¹. Од­нако Лизюкову не «досталась» вовсе. В то же время личные самоотверженные дейс­твия Лизюкова 12 (!) декабря по освобож­дению Солнечногорска, имевшего страте­гическое значение, военными историками признаются безоговорочно¹². Наверное, сейчас гораздо проще объяснить причину такого противоречия. И это объяснение само по себе станет предвестьем будущей трагической судьбы Александра Ильича.

Для человека, пережившего XX век, это предчувствие беды сквозит в обман­чиво-мирных деталях фронтового быта на фотографии, которую в № 4 за 1998 год опубликовал издававшийся «Роди­ной» журнал «Источник». Встреча Нового, 1942, года. Слева направо: Власов, воен­врач А. П. Подмазенко (фронтовая жена командарма), заместитель командующего 20-й армией А. И. Лизюков и член Военного совета 20-й армии П. Н. Куликов. Мирная передышка после победного наступления. Наряженная новогодняя ёлка в глубине снимка. Ватный Дед Мороз на переднем плане (пятый в компании). Ощущение на­дежд и вера в будущую Победу. Спокойствие победителей… Наступивший 1942-й год на­всегда разведёт их фронтовые дороги. Вла­сов после июльской трагедии 2-й ударной армии окажется у немцев. Для Александра Ильича этот год станет последним, дописав его судьбу на «Воронежских страницах». Так назовёт свой очерк о Лизюкове Кривицкий: его воспоминания о Лизюкове обладают особенной достоверностью, ведь последняя встреча с Александром Ильичом состоя­лась у военного корреспондента «Красной звезды» во время июльских боёв под Воро­нежем, за считанные дни до гибели героя. Кривицкий много сделал для возвращения доброго имени Лизюкова. Но даже ему не было позволено назвать имя человека, чья тень в 1942 году предательски поглотила до­стойную память о герое-танкисте.

В январе 1942 года Александру Ильичу было присвоено звание генерал-майора. Он был назначен командиром 2-го гвардейско­го стрелкового корпуса, а спустя некоторое время принял командование 5-й танковой армией. Тогда Красная армия вела тяжелей­шие оборонительные бои на юго-западном направлении, из последних сил сдерживая мощное наступление врага, которое развер­нулось после крупной стратегической неудачи советских войск под Харьковом.

5-я танковая формировалась весной 1942-го. Лизюков был её первым командар­мом. Интенсивность и продолжительность его встреч в Ставке, зафиксированных в «Журнале посещений Сталина», позволяют предположить его активную вовлечённость в разработку стратегических операций в то время: 9 апреля 1942 года, с 17.20 до 19.00; 19 апреля, с 20.05 до 21.50; 20 апреля, с 19.25 до 20.00; 23 мая, с 23.20 до 01.35. На 5-ю танковую возлагалась ответственная задача: ударом во фланг немецкой группи­ровки, наступавшей на Воронеж, нанести ей решительное поражение и перехватить военную инициативу. Однако общая де­зорганизация боевых порядков, потеря командного управления ими после Харь­ковского поражения были столь велики, что героическое самопожертвование бойцов и командиров смогло лишь приостановить продвижение врага, который рвался к Ста­линграду, отвлечь на танкистов Лизюкова значительные силы немцев и не допустить стремительного падения Воронежа. Город российской воинской славы, разделённый’ линией фронта, так и не был покорён врагом. Но для командарма 5-й танковой частичный успех контрудара был равен неудаче.

Её причины по-разному видятся из Став­ки и с передовой. Начальник Генерального штаба Василевский, в начале июля коман­дированный Ставкой в район Ельца для ус­коренного ввода в бой 5-й танковой армии, указывает на отсутствие опыта командова­ния «в вождении таких танковых объедине­ний»¹³, перечисляя затем другие причины, с которых сосед Лизюкова по линии обороны командир 1-го танкового корпуса, будущий дважды Герой Советского Союза и маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков начи­нает, почти слово в слово повторяя то, что Кривицкий услышал в последнем своём разговоре от самого командарма: ввод ар­мии в бой по частям («удар растопыренны­ми пальцами», по выражению Александра Ильича¹⁴) и её демаскирование (вопреки требованию Лизюкова о быстром и скрыт­ном марш-броске), отсутствие артиллерий­ской поддержки и авиационного прикры­тия¹⁵. И, кроме того, нераспорядительность командования Брянским фронтом, о чём прямо выскажется в мемуарах Василев­ский: «Командующий фронтом, убывая в Воронеж, должен был обязать свой штаб… или какое-то конкретное лицо организо­вать приём и ввод в сражение 5-й танковой армии, продиктовав ему своё решение. Ес­ли этого не было сделано, то штаб фронта обязан был взять это на себя по собствен­ной инициативе, докладывая командую­щему фронтом о принимаемых решениях. Однако ни того, ни другого не было сдела­но»¹⁶. Было сделано другое: командующий оперативной группой Брянского фронта генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов обвинил Лизюкова в трусости¹⁷, выжег это позорное клеймо на армии, которая сражалась с чес­тью и доблестью, но в разгар июльских боёв была решением Сталина расформирована с переводом командарма на должность ко­мандира 2-го танкового корпуса.

«Делать и приказывать ему нечего было. Всё делалось само собою. Убитых оттас­кивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались», — скажет о трагедии забыто­го воинства Лев Толстой в «Войне и мире». Из такой безысходности Лизюков уйдёт в свой последний бой. Он погибнет, проры­ваясь на тяжёлом КВ к окружённой брига­де. Танк будет подбит. Место погребения генерала останется на территории, захва­ченной противником, и будет загадкой до самого последнего времени. Лишь весной 2008 года экспедиция Воронежского исто­рико-патриотического объединения «Дон» под руководством Михаила Сегодина после 20 лет кропотливой поисковой работы об­наружила у церкви в селе Лебяжье Рамонского района братское захоронение, в ко­тором упокоился легендарный командарм. Экспертиза по фотосовмещению останков и найденные новые документальные сви­детельства не оставили недомолвок на сей счёт¹⁸. 23 июля 2008 года место последнего боя командарма у села Лебяжье было уве­ковечено обелиском, гранитная сдержан­ность которого подчеркнула трагизм пос­мертной судьбы героя.

Эпоха, когда даже «супостат отечества» мог выразить восхищение поверженным противником, минула безвозвратно. «Voila une belle mort — Вот прекрасная смерть»? Едва ли… На долю покойного героя вы­пал жестокий вопрос Сталина: «Лизюков у немцев? Перебежал?» (свидетельствуют Ортенберг и Кривицкий, ссылаясь на вы­званного к Сталину сослуживца Лизюкова, которым мог быть Катуков или друг и ко­миссар Александра Ильича Г. Л. Туманян, брат жены Анастаса Микояна¹⁹). Лизюкову-среднему достался свой Аустерлиц в огнедышащем июле 1942 года — траги­ческое сплетение судеб страны, её героев и честной памяти о них.

Спустя много лет, когда запредельное напряжение тех боёв и сумятица событий останутся в победоносном прошлом, мар­шал Василевский скажет своё благодарное, искупительное слово о «доблестном коман­дарме генерал-майоре А. И. Лизюкове» и его семье: «…энергичный, волевой, быст­ро растущий военачальник… Я невольно вспоминаю всю гомельскую семью Лизюковых и преклоняюсь перед ней: она да­ла Отчизне двух Героев Советского Союза. Этого высокого звания был удостоен и брат Александра Ильича полковник Петр Ильич Лизюков — командир 4б-й истребительно­противотанковой артиллерийской Ленин­градской бригады, сражавшейся в составе 11-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта, которым я тогда командовал»²⁰.

Из Восточной Пруссии, где под нача­лом Василевского воевал Лизюков-младший (1909-1945), придёт его последнее письмо двоюродной сестре Лидии в Го­мель. Эта семейная реликвия — жёлтый листок, исписанный аккуратным волевым почерком, — в незамысловатых каран­дашных штрихах хранит надежду на ско­рую победу и встречу с родными: «Сей­час, Лидуся, я нахожусь в логове зверя и поверь мне, дорогая, что всё прусское дрянь — даже дома построены по стандар­ту каких-то тюремных казематов. Недалёк день, Лидуся, когда мы соберёмся вместе и поднимем бокалы за победу и счастливое будущее нашей Родины… Жаль, что погиб Саша. Дорогая, пиши, не забывай. Целую крепко-крепко. Пётр. 5.XII.44 г.»

До конца дней Пётр Ильич сохранил особую сердечную привязанность к Гоме­лю. Быть может, потому, что по возрасту последним из братьев покинул родной город, хотя в выборе жизненного пути не колебался. Пример старших привёл младшего Лизюкова в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу имени Красного Октября, которая воспитала образцового командира. Выправка, заметная в каждом движении его маленькой ладной фигуры, дисциплина, непоказной демократизм сделали Петра Ильича настоящим про­фессионалом и любимцем подчинённых. «Маленький солдат Пётр» (как он в шутку называл себя в письмах к сестре) напоминал этим толстовского капитана Тушина, в звании которого и шёл навстречу войне. Его Шенграбен — это первый бой на За­падном Буге, киевское окружение и выход из него с несколькими бойцами. Со своими артиллеристами-истребителями полковник Лизюков воевал в Сталинграде и на Карель­ском перешейке, где его бригада заслужила почётное наименование «Ленинградская», в Прибалтике и Восточной Пруссии. При этом он с каким-то непередаваемым озорс­твом улыбался родным в своих письмах с фронта («я жив, здоров — всё в порядке, немного инвалид, но думаю довоевать до полной победы над врагом…»), иронизи­ровал над собой — «сорванцом» давних юношеских лет, выказывая ту фантасти­ческую упорядоченность фронтового быта опытного командира, в которой, вероятно, и вражеские орудия начинали попыхивать, словно курительные трубки для Тушина под Шенграбеном, теряя прежнюю грозную си­лу. Но всё ещё достаточную, чтобы огрыз­нуться и ранить смертельно.

К несчастью, так и случилось при по­пытке прорыва гитлеровцев из Кёнигс­бергского котла, сорванной комбригом и его артиллеристами. В бою у залива Фришес-Хафф 30 января 1945 года Пётр Ильич пал смертью храбрых. 19 апреля 1945 года ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Современный Гомель помнит своих героев. Одна из улиц города носит имя Братьев Лизюковых. Она хорошо известна гомельчанам, потому что для многих ста­новится дорогой жизни, которая ведёт в расположенную на улице Братьев Лизю­ковых областную клиническую больницу. Впрочем, в истории Гомеля и семьи Лизю­ковых, в судьбе всей нашей большой Ро­дины такая улица была всегда. И называ­лась она: дорога Победы…

г. Гомель

Заглавное фото: Встреча Нового, 1942, года. Слева направо командующий 20-й армией А. А. Власов, военврач А. П. Подмазенко, заместитель командующего 20-й армией

Примечания

1. Аннинский Л. Дождались младенца, черти?//Родина. 2007. № 2. С. 27.
2. См.: Родинский Д., Царьков Н. Повесть о братьях. М. 1976. С. 104.
3. Кривицкий А. Ю. Не забуду вовек: Записки военного корреспондента. М. 1964. С. 191.
4. Симонов К. М. Живые и мёртвые// Собр. соч. Т. 4. М. 1981. С. 17.
5. Лизюков А. И. Что надо знать воину Красной армии о боевых приёмах немцев. М. 1942. С. 28, 34.
6. Кривицкий А. Ю. Указ. соч. С. 203.
7. Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М. 1997. С. 63-64.
8. См.: Родинский Д., Царьков Н. Указ. соч. С. 52-53.
9. Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 3. Кн. 1. М. 1971. С. 230, 232, 246.
10. Вершигора П. П. Люди с чистой совестью. Кишинёв. 1975. С. 27.
11. Пальчиков П. Два лика генерала Власова//Москва. 2007. № 5. С. 148,150-151.
12. См.: Муриев Д. 3. Провал операции «Тайфун». М. 1972. С. 205-206.
13. Василевский А. М. Дело всей жизни. М. 1973. С. 198.
14. Кривицкий А. Ю. Указ. соч. С. 233.
15. Катуков М. Е. На острие главного удара. М. 1974. С. 163.
16. Василевский А. М. Указ. соч. С. 199.
17. Кривицкий А. Ю. Указ. соч. С. 232.
18. См. подробности поиска захоронения: Попов П. Кого нашли в Лебяжьем?// Воронежский курьер. 2009. № 21.
19. Катуков М. Е. Указ. соч. С. 175; Микоян С. А. Туманян Гай Лазаревич//Военно-исторический архив. 2008. № 1. С. 165.
20. Василевский А. М. Указ. соч. С. 198-199.

Автор: Иван Афанасьев, кандидат филологических наук
Источник: Журнал Родина № 5 2009 г. Ст. 4-7.