Культурно-историческое пространство Гомеля и память города (постановка проблемы)

В статье рассматривается особый вид социальной памяти, выраженный понятием память города как основосяжного явления культурно-исторического пространства. На материалах преимущественно XVI — начала XXI в. очерчен ряд узловых вопросов формирования, развития и функционирования в Гомеле памяти города как социального института и информационной системы. Поставлена проблема о причинах функционального сбоя, в результате которого институализированные формы памяти города проявляются неспособными к ретрансляции накопленного и исследованного Гомельского нарратива на широкий круг горожан.

Под культурно-историческим пространством следует понимать совокупность порожденных или спровоцированных данным городом культурных и исторических феноменов, характеризующихся различной степенью актуальности в конкретный период истории. Возможности культурно-исторического пространства связаны с социальной памятью, которая в отношении города может быть определена как память города. С одной стороны она представляет собой социальный институт, включающий в себя учреждения культуры, музеи, архивы и другие институциональные формы организации, регулирующие пространство городской культуры и её субъектов. С другой стороны — это сложная информативная система, в которой действуют особые закономерности сохранения, переосмысления и восстановления (ретрансляции) информации о прошлом. В ней создаются мнемонические программы информационной деятельности, которые определенным образом соотносятся с мнемоническим содержанием вербальных (устных и письменных) и невербальных (напр., памятников архитектуры и градостроительства) текстов [14].

Город Гомель обладает своим отличительным культурно-историческим пространством, формирование, развитие, трансформация и современное состояние которого в целом связано с особенностями его исторической судьбы и современности. Память города как социальный институт в Гомеле сложилась довольно поздно. Можно предположить, что в ХІ-ХVIII вв. функции соответствующих учреждений частично выполняли храмы и резиденции городских властителей, где сохранялась разнообразная документация («списки к твердости славное и святое памяти Королей Их милости», «скрыни с правами тыми церковными», «книги замка Гомелского», «выписы» из них), могли существовать скриптории и, теоретически, даже школы [6, с. 58, 200-201; 5, с. 54; 1, С. 42-45]. Под контролем церковных и светских властей могло осуществляться составление местных летописей, но чётких указаний на это в исторических источниках пока не выявлено. В любом случае даже по имеющейся информации трудно судить о способах ретрансляции данных из истории Гомеля на разные категории его жителей и по факту подобной ретрансляции как таковой.

Очевидно, что наработанный на определенных этапах существования Гомеля городской нарратив в течение указанного периода неоднократно изменял свое содержание по причине войн, природных и других катаклизмов (напр., пожаров в мирное время), эпидемий. Городская традиция отличалась прерывистостью. При таком раскладе проблематичным выглядит вопрос, являлись ли органическим элементом памяти города знания гомельчан второй половины XVIII в. (поворотный момент Гомельской истории) о радимичах, крупнейшим городом племенного союза которых в свое время был Гомель. Сведения о радимичах содержатся в различных редакциях и списках «Повести временных лет», путано встречаются в хронике М. Стрыйковского, труда А. Нарушевича. Впрочем, были ли носители этой информации в Гомеле, неизвестно. Как неизвестно, существовали ли в городской памяти Гомеля того же времени сведения о «печати местьской с гербом креста», которую город получил 1560 г. привилегиям великого князя литовского Сигизмунда Августа, или о ней гомельские жители забыли задолго до середины XVIII в. Вопрос остается без ответа, оригинал изображения герба до сих пор не найден, а само событие отсутствует в современном Гомельском городском сознании.

В XIX — начале ХХ в. в Гомеле происходила институализация культуры как таковой, что нашло свое проявление в открытии и работе на разных отрезках времени учебных заведений (ланкастерская школа, прогимназии, гимназии, училище) и учреждений культуры (театр, библиотеки). Однако без дополнительных исследований трудно сказать, способствовали ли они институализации памяти города, так как неизвестно, в какой степени учащиеся образовательных учреждений, пользователи библиотек, посетители театра могли там почерпнуть знания из истории Гомеля или его тогдашней жизни. Более чёткие черты институализации городской памяти наблюдаются в деятельности белорусского окружения т. н. «Румянцевского кружка» как прообраза научно-исследовательского учреждения, специализированного на краевой (региональной), но не исключительно Гомельской, истории [4, с. 146]. Да, в изданиях И. Григоровича среди источников по истории Великого Княжества Литовского были опубликованы документы, имеющие отношение и к Гомелю, а среди фольклорных записей, сделанных З. Даленгом-Ходаковским, определенная часть имеет Гомельское происхождение.

Гомель, его история и актуальное на то время пространство постепенно становятся объектами рефлексии — публицистической и научной. В 1848 г. в журнале «Иллюстрация» была размещена статья В. Шебякина «Несколько слов о местечке Гомле», где автор попытался охарактеризовать Гомель того времени и определить особенности его исторического пути. На рубеже веков появилась книга Л. Виноградова, которая стала первой известной в своем роде попыткой осмыслить судьбу города от древних времен до конца XIX в. В то же время активную собирательскую и исследовательскую деятельность вел и Е. Романов. Изучая с точки зрения археологии, истории, этнографии и фольклора белорусские губернии, он немалое внимание уделил Гомелю с его тогдашними окрестностями. Можно допустить, что истоки их исследовательской активности связаны с началами институализации городской памяти Гомеля. Вместе с тем остается открытым вопрос о ширине охвата горожан, добытыми учеными знаниями. Об этом могли бы частично свидетельствовать сведения о распространении тиражей их изданий среди жителей Гомеля и Гомельского уезда. Предварительно же можно предположить, что сам факт сбора Е. Романовым краевых материалов, мог давать импульс для рефлексии («раздумья о Гомельском») его помощникам, респондентам и их окружениям.

Дальнейшее становление Гомельской памяти города как социального института связано с новейшей историей. С 1919 по 1941 г. в Гомеле едва ли не впервые появился комплекс специализированных учреждений, которые имели возможность изучать, сохранять и ретранслировать городскую историю (краеведческий музей, областная библиотека, педагогический институт, театр, радиостанция, редакции газет). Однако специфика того времени, связанная с развертыванием культурной революции и насаждением большевистской идеологии, явно сказывалась на содержании памяти города, влияла на состояние культурно-исторического пространства Гомеля. Это совершалось в рамках борьбы с пережитками «старого режима», религией и даже в связи с перестройкой части города, которая сопровождалась соответствующей идеологической риторикой. Так, в 1937 г. был закрыт, а в 1940 г. разрушен костёл Вознесения Пресвятой Девы Марии [2, с. 102-104]. Возведённый в 1929-1931 гг. на месте городских усадеб дом-коммуна объявлялся зданием новой формы организации жилья и быта рабочих [5, с. 221]. Остается открытым вопрос, находились ли в то время среди участников институализированных форм памяти города люди, выразившиеся за сохранение тех или иных городских объектов.

Вихрь Второй мировой войны серьёзно затронул культурно-историческое пространство Гомеля и память города. Но в послевоенные годы в Гомеле возникли десятки новых учреждений культуры, в деятельности которых в той или иной степени присутствовал региональный компонент. Исследование истории, этнографии, фольклора, литературы Гомеля и Гомельщины усилилось, благодаря реорганизации прежнего педагогического института в Гомельский государственный университет (1969 г.). Работой многих учёных этого учреждения к нашему времени накоплен большой массив соответствующих знаний. Однако большинство достижений по многостороннему изучению Гомеля остаются замкнутыми в рамках академической среды, влияя преимущественно на специалистов и довольно узкие круги заинтересованных лиц вне указанной среды. Влияние на массовую аудиторию горожан практически не замечается.

Одним из ярких примеров тому является чрезвычайно низкое количество памятников историческим личностям и деятелям культуры, связанных с Гомелем. В Гомеле не празднуется ни освобождение города великим князем Ольгердом от монголо-татар, ни возвращение города в состав БССР в результате т. н. «второго укрупнения». Свидетельством слабости влияния академической среды на повседневное понимание гомельчанами своего города могут служить также степень и характер присутствия исторической тематики в современных песнях, посвящённых Гомелю, содержание которых часто сводится к стереотипному набору из упрощённой схемы Гомельской истории [9]. Авторы конвертируют в своём творчестве определённый информационный сгусток, что существует вокруг, возникший в результате постоянной широкой ретрансляции некой совокупности фактов, образов, стереотипов.

Как видим наличие институализированных форм памяти города не гарантирует оппонирования массовым сознанием горожан. Можно утверждать, что Гомельский городской нарратив в памяти города как информационной системе присутствует в недостаточной степени. Множество устных городских преданий и легенд, которые условно можно обозначить как современные, до сих пор не собраны в единый комплекс и не претерпели классификации. Это сказания о незавидной судьбе дома, возведенного с использованием кирпича разрушенного костёла, о скульптурной композиции фонтана, где фигуры при взгляде сверху образовывали свастику, о демонтаже в парке фигуры Сталина с памятника, где присутствовала фигура Ленина и др. [8]. Часто этот слой фольклора существует в небольших группах носителей, не охватывая общегородское сознание. Самыми известными в масштабе города являются легенда о происхождении Гомеля («Го! Го! Го! Мель!») и сказания о подземных ходах под парком и рекой Сож. Вероятно, что в обоих случаях мы имеем дело с устными текстами, которые уходят во времена не ранее «румянцевской эпохи».

Существовали ли более архаичные легенды об основании Гомеля, точной информации нет. Краевед А. Рогалев вспоминает «осколок» представления о разбойнике Гоме как легендарном основателе города [12, с. 46]. Мы же считаем, что легенды, которые могли существовать до конца XVIII в., в XIX в. постепенно стерлись из памяти города и уже во времена исследовательской активности Е. Романова гомельчанам были неизвестны. Этот исследователь, собирая фольклор в Гомеле и окрестностях, подобной легенды не зафиксировал, только в письме к историку литературы А. Н. Веселовскому передал содержание «смутного предания» о деревне Волотово (сейчас — в пределах Гомеля) и богатырей [3, с. 246]. С другой же стороны легенды и предания, связанные с городом, могли существовать не только у белорусов и старообрядцев Гомеля и Гомельского уезда (основные респонденты Романова и его помощников), но и в еврейской среде. Однако, несмотря на то, что количество евреев (по родному языку) по переписи 1897 г. в Гомеле составляло 10 435 человек (59% от всех гомельчан) [7, с. 254-255] их культурное наследие до сих пор не претерпело широкого комплексного исследования, в т. ч. и на наличие городских легенд.

Вместе с легендами забываются и бывшие официальные и неофициальные микротопонимы. Названия Кавказ, Америка, Свисток и некоторые другие в наше время хоть и не употребляются для обозначения городских территорий, где они бытовали в конце ХІХ — начале ХХ вв., но о них нередко вспоминают краеведы, публицисты, они регулярно фигурируют в краеведческих конкурсах для школьников. Такие же названия как Богуславский фольварк, Гетьманка, Берков Хутор, Либавский городок, Красная Грива в массовом городском сознании отсутствуют. Впрочем, параллельно процессам забвения одних микротопонимов происходит появление других: Старый Аэродром, Китайская стена, Пентагон, Линия. При этом уровень саморефлексии жителей Гомеля как горожан довольно низок, о чём свидетельствуют безымянность многих городских объектов (напр., мостов, острова на р. Сож), наличие большого количества безликих номерных названий микрорайонов (напр., 17 — й, 104-й), отсутствие расхожих шутливых наименований для памятников и других достопримечательностей города.

Подавляющее большинство письменных вербальных текстов, связанных с Гомелем, в информационной системе памяти города присутствует в незначительной степени. Литературные произведения о Гомеле, которые бы считались знаковыми для гомельчан, в городском сознании отсутствуют. Это касается романа Ильи Эренбурга «бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» (1927), часть действия которого разворачивается в Гомеле времен НЭПа, некоторых произведений Ивана Шамякина — напр., «Сердце на ладони» (1964), «Атланты и кариатиды» (1974), где узнаваемы определенные гомельские реалии 1960-1970-х гг. Указанные произведения могли бы стать своеобразной литературной визиткой Гомеля, отправной точкой для насыщения культурно-исторического пространства города новыми интересами (памятниками по мотивам сюжетов, экскурсионными маршрутами, тематическими кафе), однако их актуализацией на сегодня занимаются исключительно энтузиасты.

Следует отдать должное ученым и краеведам, стремящимся донести различные слои Гомельской истории до горожан через книжные и газетные публикации, интервью, публичные выступления (А. Макушников, А. Ященко, В. Морозов, В. Лебедева, Ю. Глушаков, Е. Маликов и др.). Однако вместе с тем до сих пор нет научно-популярного издания, которое в формате учебника рассказывало бы об истории Гомеля от древних времен до наших дней. Отсутствует также и книга, где были бы собраны увлекательные случаи из Гомельской истории разных периодов.

Что касается невербальных текстов в городской памяти Гомеля, то и здесь присутствуют определенные особенности. Основание города в лесной зоне, пребывание вне главных торговых путей на долгое время предопределили специфику его архитектурного облика — основным материалом на протяжении, по крайней мере, восьми веков здесь была древесина. И хотя есть археологические свидетельства о существовании в Гомеле на разных этапах истории каменных или каменно-кирпичных застроек (храмы), вплоть до второй половины ХVIII в. даже резиденции властителей возводились из дерева (напр., перестроен дубовый замок князя Михала Чарторыйского). Учитывая физические свойства данного материала и исторический контекст, в котором существовал Гомель, вероятность сохранения до наших дней зданий эпохи Средневековья или первого периода Нового времени оказалась невозможной. Единственным исключением стала деревянная Ильинская церковь 1793 г. Вероятно, что в результате перестройки Гомеля при Румянцевых, а также вследствие пожара в 1856 г. зданий, возведенных ранее конца ХVIII в., в Гомеле не сохранилось. Та же Ильинская церковь в 1898 г. считалась среди культовых построек Гомеля старейшей [13, С. 69].

Получается, что архитектурный компонент культурно-исторического пространства Гомеля (даже в сегодняшних его границах) ведёт свой отсчет в лучшем случае с конца XVIII-начала XIX в. Здания конца XVIII — первой половины XX в. при условии их сохранности могли бы составить архитектурное ядро Гомельского культурно-исторического пространства, которое сумело бы одним своим присутствием воздействовать на горожан, а значит выполнять роль ретранслятора в информационной системе памяти города. Должны согласиться с российским исследователем Д. Равинским, который отметил, что «любой человек, оказавшись в городе, испытывает воздействия, которые, не воспринимаясь рационально, окрашивают всё в специфические тона. Гравитационно-тектоническое воздействие архитектурных построек, внутренняя пульсация города приводит к формированию особых свойств горожан» [11, С. 411-412]. Однако то, что могло при лучшем историческом раскладе стать таким ядром, до нашего времени дошло в чрезвычайно переформатированном виде вследствие войн, антирелигиозной борьбы, практики бездумных разрушений и перестроек. Трудно сказать, какое гравитационно-тектоническое воздействие оказывают на горожан высотки «Гипроживмаша» и «Белтелекома», возведенные в историческом центре (соответственно в 1974 г. и 1981 г.) за счет сноса городских усадеб и других зданий конца ХІХ — начала ХХ в. К сожалению, практика освобождения территории от исторической застройки продолжается и в наши дни. Сносятся или неузнаваемо ремонтируются дома начала ХХ в., отличительные своим деревянным декором. Проекты музейных кварталов (скансенов) остаются дискуссионными [10].

Таким образом, даже беглый обзор феномена памяти города в контексте культурно-исторического пространства Гомеля выявляет ряд проблемных моментов, для раскрытия которых требуется глубокая исследовательская работа. Отдельное место среди прочих занимает проблема функционального сбоя механизмов ретрансляции городского нарратива. Её решение представляет не только исследовательский интерес, но и имеет прямое значение для дальнейшего функционирования и развития культурно-исторического пространства Гомеля.

С.А. Балахонов, Средняя школа № 24 г. Гомеля

Культурна-гістарычная прастора Гомеля і памяць горада (пастаноўка праблемы)

У артыкуле разглядаецца асаблівы від сацыяльнай памяці, выражаны паняццем памяць горада як асновасяжнай з’явы культурна-гістарычнай прасторы. На матэрыялах пераважна XVI — пачатку XXI ст. акрэслены шэраг вузлавых пытанняў фарміравання, развіцця і функцыянавання ў Гомелі памяці горада як сацыяльнага інстытута і інфармацыйнай сістэмы. Пастаўлена праблема аб прычынах функцыянальнага збою, у выніку якога інстытуалізаваныя формы памяці горада выяўляюцца няздольнымі да рэтрансляцыі назапашанага і даследаванага гомельскага наратыва на шырокае кола гараджан.

Пад культурна-гістарычнай прасторай варта разумець сукупнасць спароджаных ці справакаваных дадзеным горадам культурных і гістарычных феноменаў, якія характарызуюцца рознай ступенню актуальнасці ў канкрэтны перыяд гісторыі. Магчымасці культурна-гістарычнай прасторы звязаны з сацыяльнай памяццю, якая ў дачыненні да горада можа быць вызначана як памяць горада. З аднаго боку яна ўяўляе сабой сацыяльны інстытут, які ўключае ў сябе ўстановы культуры, музеі, архівы і іншыя інстытуцыянальныя формы арганізацыі, якія рэгулююць прастору гарадской культуры і яе суб’ектаў. З іншага боку — гэта складаная інфармацьшная сютэма, у якой дзей-нічаюць асаблівыя заканамернасці захавання, пераасэнсавання і аднаўлення (рэтрансляцыі) інфармацыі аб мінулым. У ёй ствараюцца мнеманічныя праграмы інфармацыйнай дзейнасці, якія пэўным чынам суадносяцца з мнеманічным зместам вербальных (вусных і пісьмовых) і невербальных (напр., помнікаў архітэктуры і горадабудаўніцтва) тэкстаў [14].

Горад Гомель валодае сваёй адметнай культурна-гістарычнай прасторай, фарміраванне, развіццё, трансфармацыя і сучасны стан якога ў цэлым звязана з асаблівасцямі яго гістарычнага лёсу і сучаснасці. Памяць горада як сацыяльны інстытут у Гомелі склалася даволі позна. Можна меркаваць, што ў ХІ-ХУШ стст. функцыі адпаведных устаноў часткова выконвалі храмы і рэзідэнцыі гарадскіх уладароў, дзе захоўвалася разнастайная дакументацыя («листы к твердости славное и святое памяти Королей Их милости», «скрыни с правами тыми церковными», «книги замку Гомелского», «выписы» з іх), маглі існаваць скрыпторыі і, тэарэтычна, нават школы [6, с. 58, 200-201; 5, с. 54; 1, с. 42-45]. Пад кантролем царкоўных і свецкіх улад магло ажыццяўляцца складанне мясцовых летапісаў, але выразных указанняў на гэта ў гістарычных крыніцах пакуль не выяўлена. У кожным разе нават з наяўнай інфармацыі цяжка меркаваць аб спосабах рэтран-сляцыі звестак з гісторыі Гомеля на розныя катэгорыі яго жыхароў і аб факце падобнай рэтрансляцыі як такой.

Відавочна, што напрацаваны на пэўных этапах існавання Гомеля гарадскі наратыў на працягу азначанага перыяду неаднойчы змяняў свой змест па прычыне войнаў, прыродных і іншых катаклізмаў (напр., пажараў у мірны час), эпідэмій. Гарадская традыцыя адрознівалася перарывістасцю. Пры такім раскладзе праблематычным выглядае пытанне, ці з’яўляліся арганічным элементам памяці горада веды гамяльчан другой паловы XVIII ст. (паваротны момант гомельскай гісторыі) пра радзімічаў, найбуйнейшым горадам племяннога саюза якіх у свой час быў Гомель. Звесткі пра радзімічаў утрымліваюцца ў розных рэдакцыях і спісах «Аповесці мінулых гадоў», блытана сустракаюцца ў хроніцы М. Стрыйкоўскага, працы А. Нарушэвіча. Зрэшты, ці былі носьбіты гэтай інфармацыі ў Гомелі, невядома. Як невядома, ці існавалі ў гарадской памяці Гомеля таго ж часу звесткі пра «печать местьскую з гербом крыжа», якую горад атрымаў 1560 г. прывілеям вялікага князя літоўскага Жыгімонта Аўгуста, або пра яе гомельскія жыхары забыліся задоўга да сярэдзіны XVIII ст. Пытанне застаецца без адказу, арыгінал выявы герба дагэтуль не знойдзены, а сама падзея адсутнічае ў сучаснай гомельскай гарадской свядомасці.

У ХІХ — пачатку ХХ ст. у Гомелі адбывалася інстытуалізацыя культуры як такой, што знайшло сваё праяўленне ў адкрыцці і працы на розных адрэзках часу навучальных устаноў (ланкастэрская школа, прагімназіі, гімназіі, вучылішчы) і устаноў культуры (тэатр, бібліятэкі). Аднак без дадатковых даследаванняў цяжка сказаць, ці спрыялі яны інстытуалізацыі памяці горада, бо невядома, у якой ступені навучэнцы адукацыйных устаноў, карыстальнікі бібліятэк, наведвальнікі тэатра маглі там пачарпнуць веды з гісторыі Гомеля ці яго тагачаснага жыцця. Больш выразныя рысы інстытуалізацыі гарадской памяці назіраюцца ў дзейнасці беларускага асяродка т.зв. «Румянцаўскага гуртка» як правобраза навукова-даследчай установы, спецыялізаванай на краёвай (рэгіянальнай), але не выключна гомельскай, гісторыі [4, с. 146]. Так, у выданнях І. Грыгаровіча сярод крыніцаў па гісторыі Вялікага Княства Літоўскага былі апублікаваны дакументы, якія маюць дачыненне і да Гомеля, а сярод фальклорных запісаў, зробленых З. Даленгам-Хадакоўскім, пэўная частка мае гомельскае паходжанне.

Гомель, яго гісторыя і актуальная на той час прастора паступова становяцца аб’ектамі рэфлексіі — публіцыстычнай і навуковай. У 1848 г. у часопісе «Иллюстрация» быў змешчаны артыкул В. Шабякіна «Несколько слов о местечке Гомле», дзе аўтар паспрабаваў ахарактарызаваць Гомель таго часу і вызначыць адметнасці яго гістарычнага шляху. На мяжы стагоддзяў з’явілася кніга Л. Вінаградава, якая стала першай вядомай у сваім родзе спробай асэнсаваць лёс горада ад старажытных часоў да канца ХІХ ст. У той самы час актыўную збіральніцкую і даследчую дзейнасць вёў і Е. Раманаў. Вывучаючы з пункта гледжання археалогіі, гісторыі, этнаграфіі і фальклору беларускія губерні, ён немалую ўвагу надаў Гомелю з яго тагачаснымі ваколіцамі. Можна дапусціць, што вытокі іх даследчай актыўнасці звязаны з пачаткамі інстытуалізацыі гарадской памяці Гомеля. Разам з тым застаецца адкрытым пытанне аб шырыні ахопу гараджан, здабытымі навукоўцамі ведамі. Пра гэта маглі б часткова сведчыць звесткі пра распаўсюджанне тыражоў іх выданняў сярод жыхароў Гомеля і Гомельскага павета. Папярэдне ж можна выказаць меркаванне, што сам факт збору Е. Раманавым краёвых матэрыялаў, мог даваць імпульс для рэфлексіі («роздуму аб гомельскім») яго памочнікам, рэспандэнтам і іх асяродкам.

Далейшае станаўленне гомельскай памяці горада як сацыяльнага інстытута звязана з навейшай гісторыяй. З 1919 па 1941 г. у Гомелі ці не ўпершыню з’явіўся комплекс спецыялізаваных устаноў, якія мелі магчымасць вывучаць, захоўваць і рэтрансляваць гарадскую гісторыю (краязнаўчы музей, абласная бібліятэка, педагагічны інстытут, тэатр, радыёстанцыя, рэдакцыі газет). Аднак спецыфіка таго часу, звязаная з разгортваннем культурнай рэвалюцыі і насаджэннем бальшавіцкай ідэалогіі, відавочна адбівалася на змесце памяці горада, уплывала на стан культурна-гістарычнай прасторы Гомеля. Гэта здзяйснялася ў рамках барацьбы з перажыткамі «старога рэжыму», рэлігіяй і нават у сувязі з перабудовай часткі горада, якая суправаджалася адпаведнай ідэалагічнай рыторыкай. Так, у 1937 г. быў закрыты, а ў 1940 г. зруйнаваны касцёл Унебаўзняцця Найсвяцейшай Панны Марыі [2, с. 102-104]. Узведзены ў 1929-1931 гг. на месцы гарадскіх сядзіб дом-камуна абвяшчаўся будынкам новай формы арганізацыі жылля і побыта працоўных [5, с. 221]. Застаецца адкрытым пытанне, ці знаходзіліся ў той час сярод удзельнікаў інстытуалізаваных форм памяці горада людзі, якія выказ-валіся за захаванне тых ці іншых гарадскіх аб’ектаў.

Віхура Другой сусветнай вайны сур’ёзна закранула культурна-гістарычную прастору Гомеля і памяць горада. Але ў пасляваенныя гады ў Гомелі ўзніклі дзясяткі новых устаноў культуры, у дзейнасці якіх у той ці іншай ступені прысутнічаў рэгіянальны кампанент. Даследаванне гісторыі, этнаграфіі, фальклору, літаратуры Гомеля і Гомельшчыны ўзмацнілася, дзякуючы рэарганізацыі ранейшага педагагічнага інстытута ў Гомельскі дзяржаўны ўніверсітэт (1969 г.). Працай многіх навукоўцаў гэтай установы да нашага часу назапашаны вялікі масіў адпаведных ведаў. Аднак большасць дасяг-ненняў па шматбаковым вывучэнні Гомеля застаюцца замкнутымі ў межах акадэмічнага асяроддзя, уплываючы пераважна на спецыялістаў і даволі вузкія колы зацікаўленых асоб па-за названым асяроддзем. Уплыў на масавую аўдыторыю гараджан практычна не заўважаецца.

Адным з яскравых прыкладаў таму з’яўляецца надзвычайна нізкая колькасць помнікаў гістарычным асобам і дзеячам культуры, звязаных з Гомелем. У Гомелі не святкуецца ні вызваленне горада вялікім князем Альгердам ад мангола-татараў, ні вяртанне горада ў склад БССР у выніку т. зв. «другога ўзбуйнення». Сведчаннем слабасці ўплыву акадэмічнага асяроддзя на паўсядзённае разуменне гамяльчанамі свайго горада могуць служыць таксама ступень і характар прысутнасці гістарычнай тэматыкі ў сучасных песнях, прысвечаных Гомелю, змест якіх часта зводзіцца да стэрэатыпнага набору са спрошчанай схемы гомельскай гісторыі [9]. Аўтары канвертуюць у сваёй творчасці пэўны інфармацыйны згустак, што існуе навокал, узнікшы ў выніку пастаяннай шырокай рэтрансляцыі нейкай сукупнасці фактаў, вобразаў, стэрэатыпаў.

Як бачым наяўнасць інстытуалізаваных форм памяці горада не гарантуе апанавання масавай свядомасцю гараджан. Можна сцвярджаць, што гомельскі гарадскі наратыў ў памяці горада як інфармацыйнай сістэме прысутнічае ў недастатковай ступені. Мноства вусных гарадскіх паданняў і легенд, якія ўмоўна можна абазначыць як сучасныя, дагэтуль не сабраны ў адзіны комплекс і не зведалі класіфікацыі. Гэта паданні пра незайздросны лёс дома, збудаванага з выкарыстаннем цэглы разбуранага касцёла, пра скульптурную кампазіцыю фантана, дзе фігуры пры поглядзе зверху ўтваралі свастыку, пра дэмантаж у парку фігуры Сталіна з помніка, дзе прысутнічала фігура Леніна і інш. [8]. Часта гэты пласт фальклору існуе ў невялікіх групах носьбітаў, не ахопліваючы агульнагарадскую свядомасць. Самымі вядомымі ў маштабе горада з’яўляюцца легенда пра паходжанне Гомеля («Го! Го! Го! Мель!») і паданні пра падземныя хады пад паркам і ракой Сож. Верагодна, што ў абодвух выпадках мы маем справу з вуснымі тэкстамі, якія сягаюць у часы не ранейшыя за «румянцаўскую эпоху».

Ці існавалі больш архаічныя легенды пра заснаванне Гомеля, дакладнай інфармацыі няма. Краязнавец А. Рогалеў узгадвае «асколак» падання пра разбойніка Гома як легендарнага заснавальніка горада [12, с. 46]. Мы ж лічым, што легенды, якія маглі існаваць да канца XVIII ст., у ХІХ ст. паступова сцерліся з памяці горада і ўжо ў часы даследчай актыўнасці Е. Раманава гамяльчанам былі невядомыя. Гэты даследчык, збіраючы фальклор у Гомелі і наваколлі, падобнай легенды не зафіксаваў, толькі ў лісце да гісторыка літаратуры А. М. Весялоўскага перадаў змест «смутного предания» пра вёску Валатава (зараз — у межах Гомеля) і волатаў [3, с. 246]. З іншага ж боку легенды і паданні, звязаныя з горадам, маглі існаваць не толькі ў беларусаў і старавераў Гомеля і Гомельскага павета (асноўныя рэспандэнты Раманава і яго памочнікаў), але і ў яўрэйскім асяроддзі. Аднак, нягледзячы на тое, што колькасць яўрэяў (па роднай мове) паводле перапісу 1897 г. у Гомелі складала 10 435 чалавек (59 % ад усіх гамяльчан) [7, с. 254-255] іх культурная спадчына дагэтуль не зведала шырокага комплекснага даследавання, у т. л. і на наяўнасць гарадскіх легенд.

Разам з легендамі забываюцца і колішнія афіцыйныя і неафіцый-ныя мікратапонімы. Назвы Каўказ, Амерыка, Свісток і некаторыя іншыя ў наш час хоць і не ўжываюцца для абазначэння гарадскіх тэрыторый, дзе яны бытавалі ў канцы ХІХ — пачатку ХХ стст., але пра іх нярэдка ўзгадваюць краязнаўцы, публіцысты, яны рэгулярна фігуруюць у краязнаўчых конкурсах для школьнікаў. Такія ж назвы як Багуслаўскі фальварак, Гецьманка, Бэркаў хутар, Лібаўскі гарадок, Красная Грыва ў масавай гарадской свядомасці адсутнічаюць. Зрэшты, паралельна працэсам забыцця адных мікратапонімаў адбываецца з’яўленне іншых: Стары Аэрадром, Кітайская Сцяна, Пентагон, Лінія. Пры гэтым узровень самарэфлексіі жыхароў Гомеля як гараджан даволі нізкі, пра што сведчаць безыменнасць многіх гарадскіх аб’ектаў (напр., мастоў, вострава на р. Сож), наяўнасць вялікай колькасці безаблічных нумарных назваў мікрараёнаў (напр., 17-ы, 104-ы), адсутнасць ходкіх жартаўлівых найменняў для помнікаў і іншых славутасцяў горада.

Пераважная большасць пісьмовых вербальных тэкстаў, звязаных з Гомелем, у інфармацыйнай сістэме памяці горада прысутнічае ў нязначнай ступені. Літаратурныя творы пра Гомель, якія б лічыліся знакавымі для гамяльчан, у гарадской свядомасці адсутнічаюць. Гэта тычыцца рамана Ільі Эрэнбурга «Бурнае жыццё Лазіка Ройтшванеца» (1927), частка дзеяння якога разгортваецца ў Гомелі часоў нэпа, некаторых твораў Івана Шамякіна — напр., «Сэрца на далоні» (1964), «Атланты і карыятыды» (1974), дзе пазнаюцца пэўныя гомельскія рэаліі 1960-1970-х гг. Названыя творы маглі б стаць своеасаблівай літаратурнай візітоўкай Гомеля, адпраўным пунктам для насычэння культурна-гістарычнай прасторы горада новымі цікавосткамі (помнікамі па матывах сюжэтаў, экскурсійнымі маршрутамі, тэматычнымі кавярнямі), аднак іх актуалізацыяй на сёння займаюцца выключна энтузіясты.

Варта аддаць належнае навукоўцам і краязнаўцам, якія імкнуцца данесці розныя пласты гомельскай гісторыі да гараджан праз кніжныя і газетныя публікацыі, інтэрв’ю, публічныя выступы (А. Макушнікаў, А. Яшчанка, В. Марозаў, В. Лебедзева, Ю. Глушакоў, Я. Малікаў і інш.). Аднак разам з тым дагэтуль няма навукова-папулярнага выдання, якое ў фармаце падручніка расказвала б пра гісторыю Гомеля ад старажыт-ных часоў да нашых дзён. Адсутнічае таксама і кніга, дзе былі б сабраны займальныя выпадкі з гомельскай гісторыі розных перыядаў.

Што тычыцца невербальных тэкстаў у гарадской памяці Гомеля, то і тут прысутнічаюць пэўныя асаблівасці. Заснаванне горада ў лясной зоне, знаходжанне па-за галоўнымі гандлёвымі шляхамі на доўгі час прадвызначылі спецыфіку яго архітэктурнага аблічча — асноўным матэрыялам на працягу, прынамсі, васьмі стагоддзяў тут была драўніна. І хаця ёсць археалагічныя сведчанні пра існаванне ў Гомелі на розных этапах гісторыі каменных ці каменна-цагляных забудоў (храмы), аж да другой паловы ХVIII ст. нават рэзідэнцыі уладароў узводзіліся з дрэва (напр., перабудаваны дубовы замак князя Міхала Чартарыйскага). Улічваючы фізічныя ўласцівасці дадзенага матэрыялу і гістарычны кантэкст, у якім існаваў Гомель, верагоднасць захавання да нашых дзён будынкаў эпохі сярэднявечча ці першага перыяду Новага часу выявілася немагчымай. Адзіным выключэннем стала драўляная Ільінская царква 1793 г. Верагодна, што ў выніку перабудовы Гомеля пры Румянцавых, а таксама з прычыны пажару ў 1856 г. будынкаў, узведзеных раней канца ХVIII ст., у Гомелі не захавалася. Тая ж Ільінская царква ў 1898 г. лічылася сярод культавых пабудоў Гомеля найстарэйшай [13, с. 69].

Атрымліваецца, што архітэктурны кампанент культурна-гістарычнай прасторы Гомеля (нават у сённяшніх яго граніцах) вядзе свой адлік у лепшым выпадку з канца XVIII — пачатку XIX ст. Будынкі канца XVIII — першай паловы XX ст. пры ўмове іх захаванасці маглі б скласці архітэктурнае ядро гомельскай культурна-гістарычнай прасторы, якое здолела б адной сваёй прысутнасцю ўздзейнічаць на гараджан, а значыць выконваць ролю рэтранслятара ў інфармацыйнай сістэме памяці горада. Мусім пагадзіцца з расійскім даследчыкам Дз. Равінскім, які адзначыў, што «любы чалавек, апынуўшыся ў горадзе, зведвае ўздзеянні, якія, не ўспрымаючыся рацыянальна, афарбоўваюць усё ў спецыфічныя таны. Гравітацыйна-тэктанічнае ўздзеянне архітэктурных пабудоў, унутраная пульсацыя горада спрычыняецца да фарміра-вання асаблівых уласцівасцяў гараджан» [11, с. 411-412]. Аднак тое, што магло пры лепшым гістарычным раскладзе стаць такім ядром, да нашага часу дайшло ў надзвычай перафарматаваным выглядзе з прычыны войнаў, антырэлігійнай барацьбы, практыкі бяздумных разбурэнняў і перабудоў. Цяжка сказаць, якое гравітацыйна-тэктанічнае ўздзеянне робяць на гараджан гмахі «Гіпражыўмашу» і «Белтэлекаму», узведзеныя ў гістарычным цэнтры (адпаведна ў 1974 г. і 1981 г.) за кошт зруйнавання гарадскіх сядзіб і іншых будынкаў канца ХІХ — пачатку ХХ ст. На жаль, практыка вызвалення тэрыторыі ад гістарычнай забудовы працягваецца і ў нашы дні. Зносяцца ці непазнавальна рамантуюцца дамы пачатку ХХ ст., адметныя сваім драўляным дэкорам. Праекты музейных кварталаў (скансенаў) застаюцца дыскусійнымі [10].

Такім чынам, нават абеглы агляд феномена памяці горада ў кантэксце культурна-гістарычнай прасторы Гомеля выяўляе шэраг праблемных момантаў, для раскрыцця якіх патрабуецца глыбокая даследчыцкая праца. Асобнае месца сярод іншых займае праблема функцыянальнага збою механізмаў рэтрансляцыі гарадскога наратыва. Яе вырашэнне ўяўляе не толькі даследчыцкі інтарэс, але і мае прак-тычнае значэння для далейшага функцыянавання і развіцця культурна-гістарычнай прасторы Гомеля.

С. А. Балахонаў, Сярэдняя школа № 24 г. Гомеля

Спіс выкарыстанных крыніц і літаратуры

1 Белорусский архив древних грамот : [сборник]. — М.: Типография С. Селивановского, 1824. — 148 с.
2 Васькоў, У. І. Католікі на абшарах Панізоўя і Севершчыны : Гісторыя гомельскага дэканата / У. І. Васькоў ; навук. рэд. А. В. Белы, В. С. Пазнякоў. — Мінск: Про Хрысто, 2011. — 360 с.
3 Веселовский, А. Мелкие заметки к былинам / А. Веселовский // Журнал Министерства народного просвещения. — 1896. — Ч. СССУІ. — С. 235-277.
4 Гісторыя Беларусі : у 6 т. / рэдкал.: М. Касцюк (гал. рэд.) [і інш.]. -Мінск: Экаперспектыва, 2000-2008. — Т. 4 : Беларусь у складзе Расійскай імперыі (канец XVIII — пачатак ХХ ст.) / М. Біч [і інш.]. — 2005. — 519 с.
5 Гомель : Энцикл. справ. / редкол.: И. П. Шамякин [и др.]. — Минск: БелСЭ, 1990. — 527 с.
6 Макушников, О. А. Гомель с древнейших времён до конца XVIII в. Историко-краеведческий очерк / О. А. Макушников. — Гомель: РУП «Центр научно-технической и деловой информации», 2002. — 244 с.
7 Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. / под. ред. Н. А. Тройницкого. — Санкт-Петербург : Типография АО «Слово», 1903. — Вып. XIII : Могилевская губерния. — 276 с.
8 Пошукі старога Гомеля [Відэазапіс] : дакум. фільм / М. Булавінская, С. Ляпін ; навук. кансульт. Ю. Панкоў, Я. Малікаў, У. Васькоў [Электронны рэсурс]. — Рэжым доступу: . -Дата доступу: 11.03.2016.
9 Прахарэнка, І. Стэрэатыпны вобраз Гомеля ў сучаснай песні / І. Пра-харэнка, Н. Сідоранка ; навук. кір. С. А. Балахонаў, А. Н. Назаранка [Электронны рэсурс] — Рэжым доступу: https://www.mazdzalina.org/stereatypny-vobraz-homiela-u-sucasnaj-piesni/. — Дата доступу: 25.02.2016.
10 Пригодич, Н. Не потерять бы лицо : В чем уникальность Гомеля? [интервью с Е. Маликовым и С. Кривошеевым] / Н. Пригодич [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://gp.by/novosti/obshchestvo/news15542.html. — Дата доступа: 10.03.2016.
11 Равинский, Д. К. Городская мифология / Д. К. Равинский // Современный городской фольклор. — М., 2003. — С. 409-419.
12 Рогалев, А. Ф. Гомель. Страницы истории, формирование улиц, местные тайны и загадки / А. Ф. Рогалев. — Гомель: Барк, 2014. — 248 с.
13 Романов, Е. Две надписи в церквах Гомельского уезда / Е. Романов // Сборник статей «Могилевских губернских ведомостей» / под ред. Е. Р. Романова. — Могилев-Губернский, 1900. — Вып. 1. — С. 69-71.
14 Устьянцев, В. Б. Культурно-историческое пространство крупного города: исходные структуры / В. Б. Устьянцев [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.comk.ru/HTML/ustyancev_doc.htm. — Дата доступа: 25.09.2015.

УДК 930.85 (476.2-21 Гомель)